Способ забыли...

«Неловкая история» — так Чехов сам назвал в письме к другу события своей пьесы «Три сестры». Этой неловкостью начинены монологи персонажей, выходящих на специальную площадку величиной с сиденье стула и говорящих прямо в зал. Это они нам рассказывают о том, что их тревожит. Даже кажется, что оправдываются. За неудавшуюся жизнь. В частности, за то, что не работали никогда в жизни или ходят на службу, но она им опостылела. Андрей (Евгений Климанов) адресует нам вопрос: «Отчего мы, едва начавши жить, становимся скучны, серы, неинтересны?..» Проиграв свое настоящее, он утешается взглядом в будущее, которое видит свободным «от праздности… от гуся с капустой… от подлого тунеядства». Куда ж ему в это светлое будущее, когда рядом жена Наташа, «шершавое животное»? Режиссер «смягчил» ее облик, выведя не в розовом платье с зеленым поясом, а в платье более мягких тонов, синих — тут контраст был не таким вопиющим (Кристина Гаврюкова играет Наташу так, что понятно: наступление хамства всегда заканчивается победой, когда нет отпора). Один Кулыгин (Сергей Власов), всегда оживленный и бодрый, всем доволен: и учительством в гимназии, и женой Машей, которая до потери памяти увлеклась другим человеком.

В странном доме живут Прозоровы. Художники Бидзина Кавтарадзе и Валентина Сергеева поместили их в антиуют. Небольшой черный столик и черные стулья наводят на мысль о временном пристанище; голые белые шесты с темными поперечными полосками намекают на березовую рощу. И когда Вершинин радуется обилию цветов, мы понимаем, что он видит то, что скрыто от наших глаз. А пожар не вызывает у нас эмоций — чему тут гореть?

Духовой оркестр в правой кулисе с первой же сцены будоражит зрительское воображение. Тем более что напротив стоят пустые пюпитры. На том их декоративная функция исчерпана. Умолкнувшая музыка? Так в левой кулисе пианино, к которому несколько раз сядет Маша. А оркестр будет вступать всякий раз, когда кто-то произнесет слова «военные» или «бригада», и совсем неожиданно — после реплики Кулыгина в сторону Наташи: «Разошлась…»

Режиссер Георгий Кавтарадзе знаком ростовским актерам и ростовским зрителям постановками по Шекспиру и Достоевскому в 90-е годы. Он искал в этих материалах точек соприкосновения с горячими событиями дня, сплетая времена, наглядно демонстрируя, как история развивается по спирали. Пьеса Чехова идет «в чистом виде» и задевает сегодняшних зрителей беспокойной мыслью о призрачном существовании обитателей дома, которое то ли есть на самом деле, то ли просто кажется жизнью (что они и сами подозревают). Смысл этой постановки, как я понимаю, — в желании внимательно рассмотреть этих людей, живущих в глубоком разладе со словами, которые они произносят. Говоря по разным поводам «А не все ли равно?», «Мне все равно», они в действительности мучаются той безнадегой, из которой не находят выхода. И даже Чебутыкин (Юрий Добринский), некстати мурлыча свою «тарарабумбию» и цинично отозвавшись на убийство Тузенбаха, порой не может сдержать слез.

Кстати, все эти словечки, стихотворные цитаты, точно середина мысли, прежде проговоренной персонажем про себя, в этом спектакле ничего не значат. Точно не стоят за ними сомнения, метания, желание скрыть неуверенность, уязвимость, незащищенность от жизненных ветров. До обидного проходной промелькнула сцена с волчком.

А вот в том, как общаются сестры — в откровенности, в желании не просто обняться, а стать единым целым, — читается простая мысль: они ищут спасения друг в друге. И строгая, рассудительная Ольга (Елена Климанова), и непосредственная, стремительно взрослеющая Ирина (Юлия Кинеберг), и загадочная Маша (Оксана Войцеховская), больше смахивающая на Машу из «Чайки», которая носит траур по своей жизни. Эта средняя сестра, постоянно находящаяся в пограничном состоянии между соблюдением приличий и нервным срывом, в прощальной сцене с Вершининым отвешивает ему пощечину (?!), прежде чем приникнуть к нему. А сам «влюбленный майор» из прошлого (Роман Гайдамак), видимо, с тех романтических времен изрядно поскучнел и при расставании ведет себя так, будто скорее тяготится Машиной неврастенической страстью, чем печалится концу своего короткого счастья.

Может, и вправду самая сильная любовь — неразделенная, как утверждают многие поэты? Так любят Тузенбах (Алексей Тимченко) и Соленый (Александр Волженский). Робкий, но не теряющий надежды барон (почему-то говорящий с акцентом, хотя он немецкого и не знал никогда), и штабс-капитан в дешевой демонической маске, бретер — такие соперники были бы в комедии уместны. Но Соленый в спектакле — единственная фигура, к финалу вызывающая особый интерес. Вроде впроброс прозвучали его прежние слова о том, что он вдвоем с кем-то не такой вздорный, как в обществе. И позже — что «все-таки честнее и благороднее очень, очень многих… И могу это доказать». И, право, доказал. Кажется, уже все забыли о гибели Тузенбаха, а Соленый вышел растерянным и подавленным, точно вовсе не собирался подстрелить барона, «как вальдшнепа», а фраза была лишь бравадой. Он сделал какое-то неопределенное движение рукой и в сердцах грохнул об пол и раздавил ногой флакон с духами, который вечно вертел в руках.

Светлое будущее как-то не очень просматривается. И последние слова Ольги «…и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…» усечены до «зачем мы живем, зачем страдаем…». То есть, не узнаем никогда.

Автор: Людмила Фрейдлин

Источник: Петербургский театральный журнал